Евгений КАЛИНИН
10 мая 2015, 19:08 3151
- Я не верил, что война началась, никак. Я в это дело не верил. Почему? Потому что жили мирно, спокойно, ничего такого не было. В день, когда началась война, мне исполнялось 19 лет. Я жил в общежитии завода имени Тельмана. Столько всего планировал. Вдруг объявляют, что началась война. Думаем – ну как же это так, ни с того ни с сего. Стали все переживать. А еще такой возраст. Мы как-то особо-то значения события сразу не придали. Не думали, что все будет так страшно.
- Когда шло форсирование Дона, бомбил немец страшно. На плоту переправлялись через Дон. А Дон - широченная река такая. Мост был весь разрушен. И люди, которые переправлялись, пушки тащили на себе. А там же илистое дно. Тут же погибали. И тут же с самолетов фрицы бросали бомбы. Картина была страшная, кровавая. А вот когда переломный момент в 43-м году пошел, вот тут уже наши войска пошли без остановки.
- Я был командиром стрелкового отделения. Пришел старший лейтенант на командный пункт. Я был младшим сержантом. И он сказал: «Командир взвода был убит. Я вот этого командира отделения беру в разведку с собой». Человек, наверное, 50 собралось нас. Я старшему лейтенанту говорю: «Как же так, я же командир отделения, как же я отделение брошу, все такое?» А он говорит: «Приказ, есть приказ». А на мне форма-то была еще пограничная. Но деваться некуда: пошел в разведку. Мы в полночь, наверное, прошли через свою оборону к немцам в тыл. И около 2-х или 3-х часов ночи мы взяли там одного подполковника. Окружили штаб. Без выстрела, без ничего - немцы спали. Заскочили туда, немцы все в кальсонах. И всё. Завязали рты, чтоб шума не было, и до свидания. А потом, когда стали оттуда выходить, заметила нас охрана. Стали по нас стрелять, и меня ранило. Но полковника все же в наш штаб доставили. А меня отправили в госпиталь.
- Когда стоят в обороне войска, в ночное время выставляется дозор. Метров вперед на 100 – ближе к немцам. Это все ночью выдвигается, постепенно. Для чего? Для того, чтобы если там будет заварушка какая, – нас могли бы предупредить на передовой. В наряд посылали по очереди – первое отделение, второе отделения, третье. Подошло очередь нашего отделения. Меня назначают в наряд. Я прихожу к командиру взвода, говорю: «Дай мне автомат». Обычно у меня винтовка была. А он: «Зачем тебе автомат? Ну ладно, бери. И две гранаты. Бери с собой из своего отделения кого хочешь». И я беру двух украинцев. Лет им было по 45 им. Они меня все называли «Ванюшка, Ванюшка». «Ты на нас не обижайся, мы тебя не будем называть «сержант». Ванюшка и все». Ночью выдвинулись на 100 метров вперед. Они мне:
– Ванюшк, закурить нам охота.
– Что вы делаете, немец вот он - под боком. Ну, сейчас заметят нас, начнут обстреливать. Нельзя.
– Ну, мы накроемся плащ-палаткой, покурим немного.
– Ну ладно, только тихонечко.
– Что вы говорите? Во-первых, вы перейдете сейчас…А потом? Расстреляют.
– Это все ерунда! Мы по несколько раз ранены и опять возвращаемся на фронт, а у нас семья.
– Ну, вот сейчас вы пойдете, да? Вас же там расстреляют и все. И меня расстреляют за вас. Потому что вы дезертировали на моих глазах. Или я должен по вам открыть огонь? А сам про себя думаю, как я могу с ними справиться, рядом сидим? Раз - ножичком по горлу, и готово.
- Приказ есть приказ. У каждого отделения был связной. Тот, который при любых обстоятельствах бегал на командный пункт и сообщал, что в отделении происходит. У меня был свой связной. Красноармеец ростом около двух метров. Фамилию его по сей день помню, и умирать буду - буду помнить. Фамилия его Кес. Из Краснодарского края он был сам. Дисциплинированный человек. Ему лет 35, наверное, было. Такой был исполнительный, знаете, окоп за 20 минут выкопает. Сила была громаднейшая у него. Он меня не раз в трудных ситуациях выручал.
Погиб мой связист. Шел как-то капитан, увидел меня, подзывает и говорит: «Обстреливают с немецкой стороны сопку. Нам надо засечь, кто это обстреливает. И еще автоматчик бьет. Откуда этот автоматчик стреляет, нам тоже надо засечь. Вот на той высотке отдельный куст, и там надо сделать наблюдательный пункт, выкопать окоп. Я вам поручаю это сделать». Я знал, что эта сопка обстреливается немцами, и бьет снайпер. Но приказ, есть приказ. Думаю, кого мне послать? У меня же мой связной, такой исполнительный человек. Думаю, дай я его пошлю туда. Он скрытым путем вышел, ползком в этот окоп, где куст. А я иду во весь рост, забыл, что обстреливают, во весь рост иду. Он ползет, я иду. Стрельбы никакой нет. Может, отдыхали немцы или обедали. Дошли до куста. И говорю Кесу: «Вот здесь выкопай окоп буквой «Г». Когда это сделаешь, тогда сюда вернешься». Я стою в кусте. Кес мне рассказывает про свою семью, что жена красавица… Я все слушал его. А потом вижу, что немцы не стреляют, да и пошел в свое расположение. Приносят обед. Прошло где-то часа два. Я спускаюсь в яр. Кухня приехала. Беру котелок связного, наливаю ему суп, себе суп и по 2 сухаря. Приношу к окопу своему. А расстояние метров так 50 до этой сопки, до куста. Думаю, зачем я туда пойду, я его сейчас позову. Я кричу ему: «Кес! Кес!» Молчит. Тогда я что делаю? Ползком по-пластунски подбираюсь к этому окопу. Он сидит согнувшись. Оперся на маленькую саперную лопату. А где висок – кровавая рана… Это страшно. Я полез к нему за документами, взял красноармейскую книжку я у него, снял фуфайку с него, он еще теплый, и пришел на командный пункт. Вот как погибают люди. И в этом же окопе я его похоронил. Это было селение Кувшиновка под Туапсе. Как сейчас помню. И не забуду никогда. Ну, ни за что погиб человек, понимаете...
- Знаете, война снилась и тогда, снится и сейчас. Много на ней несправедливости было. Но мы победили. Только во снах всегда страшно. Я и в милиции много горя людей повидал. Но так, как на войне: огромного, страшного общего горя больше никогда не встречал. Да и слава Богу. Только и в День Победы, и в день своего рождения всегда выпиваю поминальную рюмку за связиста Кеса и других моих погибших товарищей-бойцов. Вот так и праздную свой день рождения...
{yandex}